"В ночь с 23 на 24 августа, как раз накануне Дня Независимости, нас обстреливали артиллерией, градом". Ровно четыре года назад Украина переживала одну из самых масштабных битв за время военного конфликта на Донбассе - Иловайский котел.
Боец батальона Донбасс Александр Дейнега, позывной Чуб, в интервью НВ рассказывает как попал на войну, и вспоминает дни, когда вместе с побратимами пытался удержать город Иловайск под контролем украинской стороны.
Меня тянуло взять оружие в руки сразу, как только увидел, что происходит на Донбассе. Тогда именно набирали первых добровольцев в батальон имени Кульчицкого. Но в мае [2014] у меня была свадьба, поэтому такой вариант отпал сам по себе.
Впоследствии, в июне, наблюдая за ходом событий, сделал вывод, что больше всего импонирует мне батальон Донбасс. Тогда же узнал, что они проходят подготовку на базе военной части №3027, где я проходил срочную службу - многих там знаю, знаю саму часть, поэтому пошел, прошел собеседование и сразу записался в батальон Донбасс.
Меня назначили в первую роту, командиром первого отделения первого взвода. Именно эта рта первой отправилась в зону боевых действий - 5 июля мы пошли в сторону Славянска. Мы должны были помогать смежным подразделениям вооруженных сил Украины при освобождении городов в зоне конфликта. Мы должны были зачистить село Николаевка, которое примыкало к Славянску.
Впоследствии мы были в нескольких населенных пунктах, среди них - Бахмут [до декоммунизации - Артемовск], также Попасная. Этот город запомнился тем, что 20 июля мы взяли двух российских "ГРУшников" с документами, сами обошлись в тот день без потерь. В тот день у меня был день рождения.
Когда мы находились в Курахово, нам поступил первый приказ выдвигаться в сторону города Иловайск. Сказали взять вещи и провизию всего на сутки, вроде столько должна была длиться сама операция. Моему отделению в количестве шести человек дали задание подстраховать разведчиков, то есть прикрыть.
На месте мы увидели пути, на которых стояли товарные вагоны - очень много. [Город Иловайск разделен железнодорожными путями]. Я разместил своих людей между этими вагонами, мы использовали их как прикрытие от возможного удара противника. Так получилось, что противник увидел наших разведчиков, открыл сильный огонь, начался бой. Мое отделение подтянулось к разведчикам, у них уже были раненые - мы вытащили раненых и приняли на себя бой.
При ведении боя поняли, что на той стороне - около тридцати или сорока человек. Тактически они расположились лучше, чем мы: у них был бетонный забор, они были за ним, а за ними - высота. Соответственно, они били, откуда могли, со всего возможного стрелкового оружия. Дошло до того, что мы просто перебрасывались гранатами: они по нам, мы - по ним. Для этого нам нужно было преодолеть высоту товарного вагона - суметь перебросить гранату через поезд. В этом бою я, к сожалению, потерял своего бойца - позывного Самолет. Бой был настолько яростным, что мы даже не смогли сразу забрать его тело.
Через несколько дней после этого был еще один приказ - заходить в сам город Иловайск. Хотя до этого я слышал от командования взвода, мол, учитывая то, что мое отделение потеряло побратима, мы можем отдыхать и идти в отпуск через два дня. Но мы с ребятами решили, что все же пойдем в Иловайск, потому что должны были дать отпор врагу, также собирались все же забрать тело нашего погибшего бойца.
Зашли в Иловайск уже другим путем - не тем, которым до этого ходили разведывательные группы. Закрепились на позициях - заняли местную школу №14, и более двух недель удерживали сам город. Бои были очень ожесточенными, мы бились целыми днями. Ночью сепаратисты потихоньку по одному залезали и расстреливали здания.
19 августа нам дали команду перебросить своих людей уже через железнодорожные пути. Мы в тот день взяли в плен восемь человек, враг понес большие потери. У нас было много раненых и убитых. Я оставался у переезда, а ребята перешли через пути и дошли почти до центра Иловайска. Начался сильный бой. Сепаратисты подтянули свои дополнительные резервы в город. Мы же приняли решение отступить, ведь провели целые сутки в боях и дальше было бы трудно держаться.
В тот день, 19 августа, погиб мой командир, Сергей Шкаровский, позывной Шульц. Кроме него - еще несколько человек.
До 24 августа велись постоянные уличные бои. Где-то в 20-х числах мы начали испытывать недостаток провизии, питьевой воды. Ели то, что у людей оставалось в погребах, забивали домашнюю птицу, даже обычных голубей. В том доме, где базировалось мое отделение, была голубятня, и к нам многие приходили, потому что у нас было мясо.
Минометные обстрелы с той стороны сначала были хаотичными, но со временем мы увидели, что у них на минометах сидят уже более профессиональные люди. Разница в том, что когда обстреливают сепаратисты, то это как горох от руки кто-то высыпал - как попало, так и падает. А когда [россияне] обстреливали, то огонь велся четко - непосредственно по одной улице.
В ночь с 23 на 24 августа, как раз накануне Дня Независимости, нас обстреливали артиллерией, градами. В Киеве был парад и люди махали флажками, а нас в это время "утюжили" изрядно. Ежедневно в этот период были потери среди наших бойцов как в результате артобстрелов, так и уличных боев. Мы понимали, что нас потихоньку берут в кольцо. Мобильная связь работала с перебоями, но мы могли дозвониться до командования в Киев - видели, что Иловайск уже окружен.
25 или 26 августа - точно не помню - наша машина с ранеными уже не смогла выехать из Иловайска. 28-го пришла информация о выходе из Иловайска. Мы узнали, что должны выйти через так "называемый зеленый" коридор.
Мы оставили Иловайск без единого выстрела, ночью было тихо. Организовано вышли, доехали до села Многополье, где встретили колонны ВСУ и смежных военных сил, которые тоже собирались выходить. ВСУ пошли одним путем, а добровольческие батальоны - через хутор Червоносельское [Амвросиевского района Донецкой области].
В это время командование вело по рации переговоры с российскими офицерами по выходу из Иловайска. Самих тех переговоров по радиостанции мы не слышали. Но пока стояли, начался минометный обстрел. Он был не прицельный - велся не по самой дороге, где уже стояла колонна из техники и людей, а вокруг, по флангам. Командир батальона, позывной Филин, дал команду вперед, прорываться с ведением боя. Однако мы увидели, что микроавтобус самого Филина шел не вперед - он исчез.
Мы шли на больших скоростях. Потом я заметил, что мы вышли в чистое поле: слева оно было уже убрано, справа еще были подсолнухи. Мы проехали километра полтора после этого, а потом нас начали бомбить из всего, что только могло быть. Нас расстреливали, будто мы в тире. Ребятам, которые везли раненых, нарисовали красный крест на машине. На моих глазах эту машину подбил вражеский танк.
За минут 30-40 у нас погибло где-то пятьдесят человек, много было раненых. При этом обстреле погиб в том числе и мой командир роты - они вообще ехали на пожарной машине, взятой в городе Иловайск. С транспортом были проблемы - ничего не было, поэтому брали все, что могло двигаться.
Когда наконец дошли до Червоносельского, закрепились там. Транспорта почти не было, потому что многое было подбито, сгорело За тот период во время боя сожгли восемь бронемашин вражеского транспорта, среди них - два танка Т-72. Тогда же взяли в плен экипаж одного из подбитых танков - россиян-контрактников, воевавших против нас. Они имели при себе все необходимые документы.
У нас было более пятидесяти раненых, собранных по полям - это были ребята с серьезными ранениями, которые не могли держать в руках оружие. Личных вещей у нас почти не было, осталось только то, что было на нас, все остальное сгорело.
Где-то в течение суток нам обещали, что к нам идет поддержка, но ничего не поступало. Параллельно с этим в разных концах села были точечные обстрелы. Нам дали выбор: или мы сдаемся в плен, или нас сравняют с землей. Мы сказали, что у нас есть пленные, но россияне нам не поверили - думали, что мы пробуем ими манипулировать, а на самом деле всех уже убили. В то же время, россияне понимали, что нас живыми не возьмут. Но у них была артиллерия и минометы, о чем они постоянно напоминали нам обстрелами.
В конце все переговоры [с противником] дошли до того, что нам пообещали, что наших раненых передадут в Красный Крест и отправят на подконтрольную Украине территорию, а нас через Ростов-на-Дону [отвезут] на Крым и далее на [материковую] Украину. Мы согласились на такие условия.
После того, как мы сдались россиянам в плен, они продержали нас посреди поля более суток. Там же разделили нас на три группы: добровольцы, вооруженные силы и раненые. На следующий день раненых действительно погрузили и повезли в направлении Курахово, то есть, то обещание сдержали. Нас же отдали сепаратистам: подъехали люди с колорадскими повязками, погрузили в транспорт и увезли в Донецк. Привезли в здание СБУ. Так мы и содержались в плену.
В среднем, за время плена люди потеряли от 20 до 30 кг живого веса. Это не говоря о побоях, бесчеловечном отношении к пленным и издевательствах.
Лично я пробыл в плену четыре с половиной месяца. Накануне Нового [2015] года попал в списки на обмен. Когда вернулся домой, проходил реабилитацию - у меня была повреждена спина.
Впоследствии вернулся на войну в составе батальона Донбасс, но уже в город Мариуполь. Еще год прослужил там, но тогда принял решение больше не продолжать службу по контракту.
Когда вернулся к мирной жизни, встал на биржу труда, воспользовался одноразовой государственной помощью для старта предпринимательской деятельности, открыл частное предприятие. Сейчас занимаюсь недвижимостью - продажа, аренда. Параллельно с этим в качестве волонтера езжу В ЗОНУ ООС, возим военным провизию, амуницию, форму.
Почему решил окончательно завершить военную службу? Все из-за так называемых Минских договоренностей. По правилам этого соглашения, мы, украинские бойцы, не могли давать сдачи, не могли отвечать, в то время как враг обстреливал нас. Так действовать нельзя.