Нина Васильевна была счастливым человеком. Ей всегда везло. Родилась в семье любящих родителей, баловавших её. Отец в чине подполковника Советской Армии вышел в запас и выбрал себе местом жительства на пенсии Крым.
Тепло, красиво, свежие фрукты. Окончились скитания из части в часть, они получили квартиру почти в центре Севастополя. Нина с гордостью называла себя крымчанкой. После окончания торгового техникума в Симферополе, пошла работать в главный севастопольский универмаг. Хорошее место, кое-что можно было достать, что на прилавок не поступало.
Иногда в Севастополь заходили пассажирские корабли и тогда в универмаг вваливались толпой туристы. Если иностранцы, хорошо, покупали много сувениров, матрёшек, всякой ерунды, магазин делал план. Если рейс был внутренним, то в магазин приходили украинцы с материковой части, искали что-то такое, чего у них не было, но по всему Советскому Союзу все магазины снабжались одинаково, разве что Москве доставался дефицит, и искать на прилавке крымского универмага нечто особенное было напрасно.
Жизнь как жизнь, но все-таки чего-то Нине не хватало, какого-то события, изюминки что ли. Ее удручало однообразие, все те же лица сотрудниц, надоевшие покупатели.
От скуки её встряхнуло замужество, она вышла замуж за лейтенанта по фамилии Рыженьков, немного смешная фамилия, тем более что лейтенант был на самом деле рыжим. С детьми долго не получалось, только в 32 года смогла Нина родить своё солнышко, Димку, и сынуля родился тоже рыжим. Родовая фамилия, смеялись тесть и теща.
Развал Советского Союза родители Нины переживали болезненно. Считали, что их оторвали от Родины, оба родились и выросли в Перми. Хотя возвращаться туда после увольнения в запас категорически не захотели. Между собой называли Украину Хохляндией, жаловались, что их туда «депортировали насильно». Хотя продолжали получать ту же военную пенсию, да собирали по-прежнему на своей дачке персики и сливы. Нина слушала, сочувствовала, переживала.
Захват Крыма в 2014 году стал для семьи неожиданным, драгоценным подарком. Нина с матерью бегали на митинги, купили российские флаги, размахивали ими, один повесили у себя на балконе. Мать вступила в кружок «Русское общество» в Доме культуры, где изучали историю России, её триумфальное шествие по миру, покорение Сибири, эпоху «собирания земель русских». Туда приходила Нина, она любила рассказывать членам кружка один эпизод из своей жизни, в котором проявила себя героиней. Тогда, в 1995 году, в порт зашел длинный теплоход класса «Река-море» с Киевским кинофестивалем мультфильмов на борту. Какая-то фифа с фестиваля, разодетая, разукрашенная, явилась в универмаг, где попросила продать ей детскую игрушку, деревянного коня на колесиках, выставленную на витрине. Было пять часов по киевскому времени. Нина перед ее носом захлопнула дверь, сказав: - Здесь у нас не Хохляндия, мы живем по московскому времени, у нас сейчас шесть часов. Магазин закрыт!
Кинематографическая фифа просила, объясняла, что сегодня пароход уходит, и завтра она прийти не сможет, а ее внук мечтает о такой лошадке. Нина была непреклонна. Кровь предков кипела в ней. Деревянный конь остался на витрине, как символ ее победы. Она сумела выставить хохлушку вон, взяла над ней верх.
Потом мать вступила в «Отряды Путина», звала с собой Нину, но та пришла один раз, увидела сумасшедших старух, слюнявых, с железными зубами, мечтающих хоть раз поцеловать своего кумира, или хоть просто рядом постоять, подержать его за руку. Эти неряшливо одетые старухи, были ей противны, и она ушла.
Но на митинги и прочие собрания «Русского общества» продолжала ходить. Там стоял телевизор, члены кружка слушали все выступления Путина, потом обсуждали их. У Нины появился смысл жизни. Она выступала перед членами кружка с докладами о политике Путина, об уникальной миссии великой России во всём мире, без которой существование мира становится вообще бессмысленным, чувствовала себя счастливой, нужной, уважающей саму себя.
Её солнышко, Димка, был призван на срочную военную службу в армию РФ осенью 2021 г. Нина Васильевна устроила хорошие проводы, богатый стол. Отгуляли, как надо.
Специальная Военная Операция началась 24 февраля 2022 г.
Значит так нужно Родине, так нужно Путину, ему виднее, он отец нации, радетель наш.
Члены «Русского общества» оживились, появились новые темы для обсуждения, победные реляции с фронта радовали, Родина прирастала новыми землями, расширялась, набирала могущества, крепла и развивалась.
В июне Димка позвонил отцу и сообщил, что ему предлагают подписать контракт на два года, а когда отслужит, дадут рекомендации в военный институт, какой выберет. Служить будет в пограничных войсках, зарплата большая. Сможет еще отцу с матерью денег отсылать.
Родители посовещались и решили, что предложение замечательное, наиболее соблазнительным казался пункт о рекомендации в военный институт. Пойдет по стопам отца и деда, будет у нас потомственный кадровый военный, будущий защитник России, не могла нарадоваться Нина Васильевна. Они посоветовали сыну согласиться.
Майор Гордеев позвонил Нине Васильевне 21 июля в 8 вечера.
- Алло, мне нужна Рыженькова Нина Васильевна.
- Слушаю вас.
- Беспокоит майор Гордеев, оперативный штаб СВО. К сожалению, у меня не очень хорошие новости.
- Что такое?
- Вы крепитесь, Нина Васильевна. К сожалению, вынужден вам сообщить, что сегодня утром в ходе ожесточенных боев с украинскими нацистами ваш сын получил ранения, несовместимые с жизнью. Погиб.
- Это ошибка. Мой сын находится в приграничных войсках с Беларусью. Вы кого имеете в виду?
- Нет. Ваш сын Рыженьков Дмитрий находился в зоне боевых действий в Харьковской области в связи с тактической необходимостью. Он там был нужен больше, чем на границе.
- Это ошибка, говорю вам, ошибка! Павлииик! Иди сюда, тут какой-то майор говорит, что Дима сейчас находится в зоне боёв где-то на Украине!
- Добрый день, Павел Иванович! Извините, что сообщаю плохие новости: ваш сын Рыженьков Дмитрий Павлович погиб как герой сегодня утром. К сожалению, тело мы вам доставить не можем, оно осталось на территории, контролируемой противником. Нет, не знаю, когда сможем найти тело, это зависит от обстановки на фронте. Вы должны понимать… не бросайте трубку!
- Нина Васильевна, успокойтесь, не кричите, возьмите себя в руки. Ваш сын погиб как герой, за Родину. Не кричите, Нина Васильевна, прошу вас, я должен еще сообщить вам о ваших дальнейших действиях. Вы мне мешаете сообщить вам… Вам надо обратиться в военкомат… Майор Гордеев положил телефон на стол, ожидая, пока там прекратятся крики, и он сможет нормально сообщить всю информацию, положенную в таких случаях.
Из телефона доносилось: - нет, это ошибка, нет! мой мальчик, мой бедный мальчик! Ааааааа!
Павлик, что делать, скажи, что мне делать, я же не могу так! Не могууу! ..
Что мне делать….
Диимааа! Что я буду делать без тебя, Димааа!
Что же делать…мама, где ты, иди сюда, мне плохо, мама! Помоги мне мама, нет нашего Димы, мама, помоги мне!
Иииии! Как мне жить, как мне жить, иииии… Гордеев нервничал. Ему предстояло обзвонить еще многих, а эта визжит, не дает сказать. Чего визжать, не под трамвай же попал, а погиб как герой, за Родину. Ладно, нет времени, завтра позвонит, поговорит с отцом.
Гордеев отбился и принялся набирать следующий номер.
А в трёхкомнатной хрущёвке, почти в самом центре Севастополя, бился в стекла, отлетая от окна к окну, разбивался в клочья тонкий пронзительный женский визг – ииииии! ..
В военкомате Павлу Ивановичу посоветовали тела не ждать, его не будет, похоронить в гробу что-то оставшееся от Димы, его любимую одежду, например, плеер, ну что-нибудь, что он любил, сделать табличку, когда будут выделены на это деньги, им помогут с памятником. А пока похоронить гроб с чем-то символическим.
Нина Васильевна пошла к себе в универмаг, в сувенирный отдел и купила там деревянную шкатулку, расписанную в народных русских промыслах Палеха, красочную, яркую. Палехская шкатулка, сама как драгоценность, на крышке картина Васнецова «Три богатыря». Она положила в неё свидетельство о рождении Димки, первую отстриженную рыжую прядь, первый, выпавший молочный зуб. Но одну шкатулку хоронить не хотела, слишком бедно. Шкатулку она положила в настоящий большой гроб, дорогой, лакированный.
Какая русская мать пожалеет денег на роскошный гроб своему сыну-солдату?
На земляном холмике поставили крест, временный, пока земля не осядет памятник нельзя ставить. Прикрепили табличку с фотографией Димки и надписью:
Рядовой Армии РФ Рыженьков Дмитрий Павлович.
15 февраля 2002 года - 21 июля 2022 года.
Нина Васильевна ходила на кладбище каждый день, носила цветы, протирала полотенчиком Димину фотокарточку и шептала в неё какие-то слова. Иногда они приходили вдвоем с отцом, сидели на скамеечке, прижавшись друг к другу, молчали… Рядовой армии РФ Дмитрий Рыженьков пришел в себя. Первое, что он отметил – тишину, непонятную, успокаивающую тишину. Затем сквозь нее пробился шелест листьев, щебет птиц, порывистые выдохи ветра. Значит бой давно закончился, подумал он, если уже и птички прилетели. Он лежал между двух выпирающих из земли корней раскидистого дерева и сначала обрадовался, что упал так удачно, не головой об корягу, а посередине. Но тут же подумал, я лежу, я ранен, и только тогда ощутил жгучую боль в правой ноге. Сел, держась руками за коряги, и посмотрел на свою ногу. Штанина была темной от крови, что-то острое выпирало под ней, нога как-то неестественно вывернута, и его стошнило от страха. Однако кровотечения не было, видимо, рана подсохла, иначе бы он уже умер от потери крови, подумал Димка. Достал аптечку, вытащил таблетку обезболивающего, во фляге для воды оказался один глоток, но его было достаточно, чтобы протолкнуть таблетку в горло.
Вокруг валялись осколки снарядов, посеченные снарядами ветви кустов и деревьев, мертвые тела и куски тел… Чья-то оторванная голова, на которую он старался не смотреть. Живых не было никого. Значит, взвод ушел, оставив его здесь. Решили, что мёртв? Но ведь можно было проверить, заглянуть в зрачки, пощупать пульс… Он один, брошен, ранен, что делать?
Надо идти, ползти, вслед за своими, это единственная надежда на жизнь. Они отступали, значит ушли на восток к границе, укры били из дальнобойных, их пехота еще далеко. Огляделся вокруг. Неподалеку рос молодой куст, раздваивавшийся в полутора метрах от земли, из него можно будет сделать что-то вроде костыля, развилку. Димка принялся потихоньку перекатываться к кусту, это было легче, чем ползти. Не сдерживая стон от боли в ноге, все равно никто не слышит, он медленно, осторожно, стараясь не задеть ногу, перекатился к кусту, достал нож, спилил ствол, очистил от маленьких веток, получилась развилка, о которую можно было опереться правой подмышкой. И еще одну прямую палку в левую руку.
С трудом, хватаясь руками за ветки, встал. Получилось. Определился, в какую сторону идти. Весь боекомплект бросил на месте, на хрен ему, если догонят укры, возьмут в плен, в безоружного стрелять не станут. Если он догонит своих, то все равно уже не боец. Положат на носилки, вколют морфин или фентанил, наложат шину на ногу, отправят в госпиталь. Все. Для него война закончена.
Потихоньку сделал шаг, другой. Развилка давила подмышку, но без нее он вообще бы идти не смог. За лесопосадкой, откуда они отстреливались, шла грейдерная дорога, по которой должен был уходить его взвод. С одной стороны дороги поле, с другой лесопосадка.
Поле было весной засеяно пшеницей, но потом пришли бои, и она стояла нескошенная. Тяжелые колосья, беременные зерном, блестели желтым маслом, склонялись до земли, им некому было отдать своё семя. Уже осыпавшееся зерно валялось на земле, его растаскивали разжиревшие, толстопузые суслики.
Шаг за шагом Димка продвигался вперед, и каждый пройденный кусок дороги вдохновлял его и вселял надежду на благополучный исход. Для того чтобы отвлечь себя от тяжелых мыслей, решил думать о чем-нибудь хорошем. О девушках, например. У него еще никогда не было постоянной девушки, так, разовые встречи, да еще иногда короткие перепихоны на вписках, от которых ни в душе, ни в памяти не оставалось ничего хорошего. Нет, настоящая девушка у него впереди. Она должна быть надёжной, вот основное слово, основное понятие – надёжной. Жениться надо на надёжной. Пусть некрасивой, не это главное. От нее завести детей и внуков. Как будут выглядеть его внуки? У них в семье хранилась карточка, прадед Димки, в белой рубашечке, лет пяти, стоит на табуретке. Фотка черно-белая пожелтевшая. Смешной малый. А потом он же в 50 с лишком лет, растолстевший, с окладистой рыжей бородой и пивным животом. Лысый. Вот как из таких малых потом получаются толстые лысые дядьки? И его внуки тоже когда-нибудь будут стоять на стульчике, читая стишки, а потом превратятся в толстых старых дядек. Он этого уже не увидит, и это хорошо. Неприятно видеть своих внуков старыми и морщинистыми. Как-то страшно даже.
Хочется пить и есть. Он не нашел рядом с собой свой сухпаек. Съел накануне? Или просто волной выбросило, когда упал? Надо было поискать рядом.
Вот идиот, идиот! Любой сухпаек сгодился бы. Хоть свой, хоть чужой. Да там поискать надо было, так кучу сухпайков нашел бы, сколько 200-х лежало! Им пайки ни к чему. Надо было попросить у них прощения, перекреститься и взять. Идиот! Торопился, чтоб укры не нагнали. А все равно плетется, как стреноженная лошадь. Тащит свою вывернутую ногу, стараясь приподнимать её при каждом шаге, чтоб не задевать за землю.
Вряд ли ногу спасут. Пока дотащится до своих, до госпиталя, воспаление пойдет во всю, может и некроз. Ампутируют. Вполне возможно, ампутируют. На фронт уже никак. Награда может. Без ноги труднее будет найти девушку. Хотя, если порядочная… вот почему надо брать некрасивую, без претензий.
Ни воды, ни еды. Что за солнце у этих укров, жарит так, словно к его глазам вплотную приблизили горящий смоляной факел. Струйки пота стекают по спине, а это потеря влаги, так нужной его организму сейчас.
Димка увидел трухлявый пень в посадке, довольно широкий, позади него куст. Можно посидеть на пне, в тени, опираясь спиной о куст. Передохнуть. Он так и сделал, потом долго сидел, не в силах подняться, хотя понимал, что дорога каждая минута. Сколько он пролежал без сознания, несколько часов или может сутки? Тогда сегодня завтрашний день. Часы на его руке стояли, стекло было треснутым, он их выкинул сразу же, чтоб не таскать на себе ни грамма лишнего. Телефоны у них командиры отобрали давно, чтобы укры не могли их запеленговать по звонкам. Если пролежал долго, то ребята, должно быть, ушли далеко. Он должен встать и пойти, его жизнь зависит от его стойкости и силы. И еще от везения. А везение есть, иначе бы он сразу погиб в том бою. Значит, везучий. Теперь настойчивость и упорство, не обращать внимания на боль и голод, встать и идти.
И все-таки Димка просидел на том пне не менее часа. В конце концов, ему показалось, что войны нет. Лесопосадка жила своей летней жизнью, ползали жуки по кустам, перелетали с ветки на ветку птицы, что-то шуршало в густой траве. Было тихо, а это значило, что фронт еще больше отодвинулся на восток. И догнать его становится все более проблематично.
Димка встал, с трудом, превозмогая себя, и поплёлся дальше. Ему хотелось, есть и пить, это желание заслонило все остальное, он уже ни о чем не думал, кроме как о воде, а потому время для него текло незаметно, монотонно. Шаг, еще шаг, поднять ногу, перевалиться вперед… Так он прошагал несколько часов, в мутном отрешении от самого себя, переключившись только на физические реакции своего организма. Дорога была ровная, грейдерная, земля очень черная, как всюду в Украине. Он внимательно смотрел себе под ноги, чтобы не упасть. Если упадет, сложно будет подняться.
Еще несколько часов протекло в непрерывном переваливании с ноги на развилку и дальше вперед. Он вышел утром, когда очнулся, точно было утро, а сейчас сколько? Пить, как хочется пить!
У дороги на боку лежала корова, тараща вперед все четыре ноги. Её бок, обращенный кверху, был прошит автоматной очередью. Видно, поигрался кто-то, проходя мимо. Корова тяжело дышала, шкура её поднималась и опускалась, и когда она опадала вниз, из круглых пулевых отверстий выпрыгивали маленькие фонтанчики крови. Правая задняя нога крупно тряслась и била копытом об землю. Иногда дыхание ее прерывалось протяжным хрипом. Из выпученного карего глаза, смотревшего на Димку, катились крупные мутные слезы, стекали по рыжим волосинкам морды на землю, увлажняя серую пыль, впитывались, засасывались землей внутрь. Оттого, что она с натугой втягивала в себя воздух, землей были забиты и ее ноздри.
Димка аккуратно обошел ее, чтоб не задела его правой ногой, бьющейся в судороге. Поплёлся дальше. Губы и горло пересохли. Он упрямо шел вперед.
Через редкую посадку увидел одноэтажное строение и силуэты каких-то механизмов. Может там наши сделали привал? Поковылял в сторону домика. Через лесополосу вышел туда и увидел заржавевший, наполовину разобранный трактор и еще какую-то сельскохозяйственную машину без колес. Брошенная МТС, понял он. Сбоку от домика, где вероятно хранились детали к машинам, под тенью ольхи Димка увидел, а сначала нутром на запах воды учуял, колодец. Колодец с деревянным срубом, с которого свисала на маленькой цепочке жестяная кружка для питья. На большой цепи, прикрепленной к вороту, ведро. Около колодца стоял старик - укр, молча смотрел на Димку. Укр был высокий и очень худой, с изрезанным морщинами лицом, запавшим от беззубости ртом и черными глазами. Он не шевелился, только смотрел, пристально и недобро.
Димка застыл, наклонясь на один бок, на развилку. От близости воды у него свело рот, зажгло огнем в груди. Пить, носилось в голове, пить...
Старик не двигался. Димка подождал и не выдержал, заковылял к колодцу. Вода манила его, туманила мозг. Подошел к самому срубу. Старик отодвинулся, все так же молча. Димка схватил кружку левой рукой, зачерпнул из ведра и приник к краю кружки, заливал в себя воду, глотая, как одержимый… жизнь вливалась в него холодной колодезной водой… Выпил всю кружку до дна. Зачерпнул еще, запил обезболивающую таблетку и таблетку антибиотика. Вытащил флягу, вопросительно посмотрел на укра. Старик не шевельнулся. Димка наполнил всю флягу доверху, закрутил крышечку. Еще раз попил из кружки, но в него уже столько не входило….
Закрепил флягу на боку, как драгоценность. Повернулся к старику спиной и заковылял прочь. Старик все так же стоял, не двигаясь, молча.
Он двигался вдоль посадки на восток, где по его расчетам должны были находиться русские войска. Восток определил по солнцу, которое уже начало тускнеть, сваливаясь книзу. Жажда оставила его, но на смену ей пришел голод, который не так ощущался, когда он хотел пить. Теперь же голод впился в его кишки, словно грызла изнутри какая-то неутомимая тварь.
Издалека донесся гул орудий и Димка понял, что движется в правильном направлении, к фронту. Снова заныла нога, он не мог уже поднимать ее так высоко как раньше, нога задевала за землю, и это причиняло боль.
Голод, боль в ноге, усталость, отчаяние оттого, что цель отодвигается все дальше, все слилось в единый ком, кокон страдания, который обвивал его тело тугой пеленой.
Димка шагал, припадая на правую сторону, молясь только, чтоб не сломалась его развилка, спасительница его, волоча больную ногу, шагал машинально, зная, что упасть нельзя, отказаться от своей цели нельзя, это смерть.
Лесопосадка свернула влево, образуя сторону квадрата, ограничивая поле осыпавшейся, несжатой пшеницы, и Димка оказался перед открытым пространством, которое пугало его своей незащищенностью, но фронт был с той стороны, и ему ничего не оставалось, как идти снова на восток, по направлению к всё нарастающему гулу боя.
Он пошел прямо и оказался посреди другого поля, засеянного не пшеницей, а какой-то вьющейся зеленью, которой Димка не знал, и невдалеке увидел серый силуэт сарая, построенного из досок, вылинявших под ярым украинским солнцем, дверь его была закрыта на навесной замок.
Там может быть еда, это, наверное, полевая сторожка, и припасы для сторожа, хватит ли у него сил сломать замок?
Димка доплелся до сарая и вздохнул с облегчением, замок был навешен, но не закрыт. Он открыл дверь и ввалился внутрь. Сарай был доверху набит свежескошенным сеном. Слева и справа полки с сеном, посередине сено лежало горой просто на полу. Никаких признаков еды не было видно.
Димка застонал от разочарования. От голода, слабости и дурманящего запаха сена у него кружилась голова.
Надо полежать, подумал он. Полежать в тени, на мягком, набраться сил. Иначе просто не дойду. А если мимо пройдут свои, и не заметят его? Надо подать какой-то знак. С наружной стороны сарая на стенке был вбит гвоздь, Димка повесил на него свою куртку с шевроном армии РФ на рукаве, так чтобы было видно шеврон. По его расчетам противник ещё не мог оказаться в этом районе, а вот подкрепление арты, которое они ждали, вполне могло пройти через эту местность. Они заметят его шеврон. Они его спасут.
Мягкое пахучее сено заключило его в свои объятия, нежно уложило в люльку, убаюкало, утишило боль в ноге. Димка провалился в сон, глубоко дыша, втягивая в себя ароматы разнотравья.
Он шел по склону какой-то горы вверх. Наверное, сплю, и мне это снится, потому что обе ноги здоровые, подумал он. Наверх тяжело идти, может мне надо вниз? Где наши? Под ним серая сухая земля, не такая, как та, черная, по которой он шел сюда до этого сна. Вдаль до горизонта, всюду, серая, иссохшая, морщинистая земля, как грудь старой девы, не знавшая молока. Покрыта низкорослыми чахлыми кустиками, их было очень много, весь склон горы усеян ими. И это плодородная Украина, что за кустики? Перекати-поле? Димка наклонился и тронул кустик рукой. Рука наткнулась на что-то твердое, шершавое. Низенький крест, кое-как слепленный из цемента, поперечина плоская с закругленными краями, крест был похож на цветок клевера, трилистник. Клевер – цветок удачи, символ прибыли и грядущего счастья, нежный, манящий. А это, оказывается, просто крест, а не клевер! Он ошибся. Все растения оказались крестами, грубо слепленными из цемента, невысокими крестами, только с виду напоминавшими клевер - цветок удачи.
Крест вместо клевера!
Они усеяли всю гору до горизонта и дальше, куда не доставал уже взгляд. Бесконечная панорама крестов. Я на кладбище, понял он, странно, почему кладбище на горе, а не на плоской равнине. Наверное, потому, что на плоском не осталось места, и пришлось рыть могилы на горе, догадался он.
Проснулся, хотел встать, не мог. Нога распухла еще больше, горела. Хотел надрезать штанину, но подумал, что ткань держит его ногу как лангет, если разрезать, нога будет вихлять из стороны в сторону, будет еще хуже. Очень хотелось есть. Выпил глоток из фляги, экономя. Вода на несколько секунд отвлекла от голода, но затем снова жгучая боль впилась в кишки, затуманила мозг. Попробовал пожевать какие-то колоски, не жевались, ощущения еды не было. Димка закрыл глаза, чтобы еще немного полежать, собраться с силами и встать, идти… Почувствовал слева что-то живое. Повернул голову, посмотрел. В метре от него на сене сидела мышь. Маленькие бусинки черных глаз внимательно следили за Димкой.
Я мог бы ее съесть, мелькнуло в голове. Это еда. Мог бы. Но как ее схватить? Броском влево? С моей ногой, даже повернуться не могу. Маленький комок мяса и крови – это еда. Недоступная… Мышь не уходила. Пристально, не двигаясь, смотрела на Димку. Как тот укр у колодца, точно так смотрел, внезапно подумал он.
«КАМАЗ» с буквой Z на боку фырчал, ныл, захлебывался и наконец, стал как вкопанный. Пирогов вылез из кабинки.
- Все, ребзя, приехали, соляра скончалась.
Орудийный расчет соскочил на землю.
- Хреново, - сказал Беляков, - что делать будем?
- А делать нечего, только на своих двоих добираться, у меня по навигатору до наших позиций всего три километра.
Парни переглянулись.
- Ведь говорил я, что топлива недоливают, что бак неполный, я ж по звуку слышу. Теперь машину придется оставить, а сзади укры прут. От им подарок будет, - зло проговорил Пирогов.
Пояркин пристально вглядывался в сарайчик, видневшийся вдали среди сочной зелени поля.
- Ребята, глядите, хохлы нам консервацию приготовили, там точно что-то есть. Они ж, сука, запасливые.
- А может там девка отдыхает, вон какая-то тряпка на стенке висит. Пошли туда, попользуем девку.
- Отставить! – рявкнул старший орудийного расчета Грибов, - времени нет на баловство. Укры на плечах, идиоты, плять, а им девку надо! КАМАЗ придется оставить, да еще гаубицу им в придачу, ленд-лиз, твою мать.
- Снаряды надо расстрелять, в руках не потащим. Да там один только и остался, - ответил Беляков.
Расчет окружил свою гаубицу.
- Куда стрелять будем?
- Пальни по тому сараю, плять, украм консервацию попортим.
Осколочно-фугасный снаряд калибра 122 мм, сверкнув холодным металлическим боком, вылетел с протяжным могучим свистом в цель.
Высоко вверх взмыли разломанные доски, плотное облако серо-зелёных трав, армейский ботинок, куртка с шевроном армии РФ. Какое-то время она парила, распластавшись в горячем воздухе, потом плавно, кругами, опустилась вниз, в образовавшуюся глубокую воронку, в пыль, и накрыла собой все, оплавленную фляжку, окровавленное сено, обгоревший планшет с картой Украины.
Стихло эхо взрыва, выпрямились травы, которыми было засеяно поле, улеглась пыль. На дно воронки сбежала мышь. Ошалев от количества свежей, еще теплой еды, вгрызалась мелкими зубками в завиток кишечника, поедала его взахлёб.
В трех километрах оттуда шел бой, взрывались снаряды, мины корёжили землю. Земля содрогалась, корчилась, выла от боли. Волны судорог кругами расходились по земле, достигали воронки.
Мышь услышала тихий шорох. Оглянулась. Верхний край воронки осыпался, сползал вниз. Она оставила добычу, легко перебирая лапками, взобралась на край. Отбежала и села в стороне.
Черная, плодородная, украинская земля ссыпалась на дно, покрывая собой куртку с шевроном, куски человеческого тела, металлические детали обмундирования. Насыпала сверху слой за слоем, и снова слой за слоем, до тех пор, пока, кроме земли, внизу ничего уже не было видно. Через час только темнеющее рваное углубление среди поля напоминало о том, что на этом месте стоял сарай со свежескошенным сеном.
Нина Васильевна каждый день ходила на кладбище, протирала полотенчиком крест, Димкину фотографию, табличку, на которой были начерчены даты - 15 февраля 2002 года – 21 июля 2022 года.
Она не знала, что последняя дата была ошибочной, не 21 июля, а 23 июля. Но эти два дня не имели никакого значения.
Просто никакого.
8 марта 2023 года